Чиновники были отставлены от должности; дома гражданской архитектуры поступили в казну и обращены были на разные богоугодные заведения и школы для кантонистов, [Кантонисты —
солдатские сыновья, с самого рождения определенные в военное ведомство.] все распушено было в пух, и Чичиков более других.
На обратном пути с кладбища бабушка и Варвара долго толковали о том, куда теперь деть мальчика. Он, конечно,
солдатский сын, и надо сделать ему определение по закону, куда следует; но как это сделать? К кому надо обратиться? Кто, наконец, станет бегать и хлопотать? На это могли утвердительно ответить только досужие и притом практические люди. Мальчик продолжал жить, треплясь по разным углам и старухам. И неизвестно, чем бы разрешилась судьба мальчика, если б снова не вступилась прачка Варвара.
— Кантонист —
солдатский сын, со дня рождения числившийся за военным ведомством и обучавшийся в низшей военной школе.] другой из черкесов, третий из раскольников, четвертый православный мужичок, семью, детей милых оставил на родине, пятый жид, шестой цыган, седьмой неизвестно кто, и все-то они должны ужиться вместе во что бы ни стало, согласиться друг с другом, есть из одной чашки, спать на одних нарах.
Неточные совпадения
Филицата. Смирный он, смирный, ты не беспокойся. А уж я тебе за это сама послужу. Дай ему поглодать чего-нибудь, а уснет — где пришлось:
солдатская кость, к перинам непривычен.(Подходит к окну.) Сила Ерофеич, войдите в комнату! (Зыбкиной.) Сила Ерофеич его зовут-то. Сын-то у тебя где?
— Тяжела служба-то ваша
солдатская? — утирая рукавом слезы, умильно промолвила старостиха. У нее старший
сын пять годов, как в солдаты пошел, и два года не было о нем ни слуху ни духу.
Церковный староста после обедни зазвал к себе служивого ильинской нови поесть, ильинской баранины покушать, ильинского сота отведать, на ильинской соломке — деревенской перинке — после обеда поспать-подремать. Служивый поблагодарил и хотел было взвалить котому́ на старые плечи, но староста того не допустил,
сыну велел
солдатское добро домой отнести.
За последние дни Василий Иванович редко виделся со своим
сыном, уже надевшим
солдатский мундир и совершенно отдавшимся военной службе, предмету его давних мечтаний. Старик Суворов проводил время среди своих старых сослуживцев и знакомых. Им нередко сетовал он на упрямство
сына, губящего добровольно себя и свое здоровье под гнетом
солдатской лямки.
Вследствие просьбы кредиторов, правительство присудило отдать старика Яковкина, еще стройного и ловкого, в солдаты. Ему забрили лоб и определили на службу в полевые полки. В то время, когда отец тянул тяжелую
солдатскую лямку,
сыну его часто приходило на мысль явиться к светлейшему князю и получить с него должок, простиравшийся до пятисот рублей.
Василий Иванович знал эту возможность облегчить себе «
солдатскую лямку», а потому, несмотря на свою скупость, высылал
сыну сравнительно много денег, в надежде, что тот прибегнет к этому способу облегчения военной службы.
Отведя подобного рода разговорами душу, Василий Иванович возвращался домой, где заставал
сына или за книгою, или спящего, так как
солдатская служба того времени требовала пробуждения до зари.
И Мигурский не мог не оценить добродушия подполковника с белыми бакенбардами на одутловатом
солдатском лице и, чтобы отплатить ему, согласился учить его
сыновей, готовящихся в корпус, математике и французскому языку.